Стало меньше света
Александр Гордон, Хайфа
Введение
15 марта 2013 года моей маме Доре Яковлевне Хинчин (по второму мужу Дейген) должно было исполниться 95 лет. Она не дожила до этой даты два месяца. Я написал много очерков об известных евреях и о своих близких родственниках, опубликованных в «Мы здесь» – отце Якове Ильиче Гордоне («Встречи с Генрихом Гейне»), отчиме Михаиле Фёдоровиче Дейгене («Пройдя по городу резни»), тёте Лии Яковлевне Хинчин («Душа моя мрачна»), бабушке Анне Львовне Гордон («Женщина не моей мечты») и дяде Марке Борисовиче Поволоцком («Евреи не воевали»). Все эти очерки написаны с определённой дистанции, в некотором отстранении.
Писать о маме гораздо сложнее, ибо она была частью меня, не только я был частью её. Рассказ о маме надо писать с помощью интроспекции, самонаблюдения. Мы долгие годы жили вместе. Она проживала в Израиле вместе с моей семьёй и была занята воспитанием и образованием моих детей, сначала сына, а потом дочери. Она читала им книги, учила музыке, французскому и русскому языкам. Она была красивой женщиной, но я был главным человеком в её жизни, и после смерти отчима она отвергала предложения мужчин. Она не только жила со мной, она жила мной, моими интересами, моими замыслами. Она помогала мне в моём творчестве, критически прочитывая мои многочисленные произведения и исправляя в них ошибки. В прошлом она была сотрудником издательства Украинской энциклопедии и хорошо знала корректорскую и редакторскую работу. Она помогала мне до тех пор, пока не потеряла зрение. Когда она ослепла, я читал ей книги, пока она могла их воспринимать. Она дышала книгами. Когда она стала незрячей, больно было видеть, как изменился её облик, как она уходит из духовного мира, бывшего основой её жизни. Писать о маме трудно, так как она была составной частью моей душевной организации и моим тылом. Хотя она любила дискутировать и не соглашаться со мной, она часто, даже слишком часто, становилась на мою сторону в отношениях с другими людьми. Она жаждала знать, чем я живу, о чём пишу, радовалась моим успехам и была соучастницей моей творческой деятельности. Вначале она не одобряла мои писания, поскольку они отвлекали от занятий физикой. Но когда стала вдумываться в мои исторические опусы о знаменитых евреях, она сказала: «Никакая физика не сравнится с тем, что ты делаешь для истории и для просвещения народа».
Её мнение было важным, ибо мой отчим-физик, доктор наук, профессор, член-корреспондент Академии наук УССР, один из самых высокопоставленных на Украине евреев, в далёком прошлом ревниво и неодобрительно относился к моим посторонним занятиям – изучению философии, психологии и истории - считая, что я себя обкрадываю в научном отношении. Убедить маму означало убедить покойного отчима, растившего меня физиком, а не литератором. Отчим оказал на моё становление колоссальное влияние, гораздо большее, чем все мои кровные родственники. Убедить маму означало убедить себя в том, что я занимаюсь стоящим делом. У мамы был тяжёлый характер, как и у её сестры и их матери. Она была спорщицей, часто не соглашалась со мной. Диалоги с ней были сложными поединками, требовавшими большого интеллектуального и душевного напряжения.
Детство в погромах
Шансы на моё рождение были малы, ибо первые годы маминой жизни были сплошными погромами. Примерно за месяц до маминого рождения, 17 февраля 1918 года в Коростене, где она родилась 15 марта, произошёл еврейский погром. Бабушка, беременная мамой, пряталась у соседей. 31 марта 1919 года петлюровцы и войска Центральной Рады учинили в Коростене большой погром. Семья бежала в Киев, в котором евреи уже могли жить после отмены Временным правительством черты оседлости в 1917 году. Однако надежда на спасение в Киеве оказалась хрупкой: погромы происходили и там. Власть в городе переходила из рук в руки, погромы были неизменным ингредиентом кровавой бани гражданской войны на Украине, образом действия всех киевских властей по отношению к евреям. За шесть лет до переезда мамы в Киев в этом городе родился мой отец. Семьи моих родителей попали в киевские погромы.
В 1922 году в Харбине в издательстве Дальневосточного Еврейского Общественного Комитета помощи сиротам-жертвам погромов вышла «Багровая книга» русского писателя Сергея Ивановича Гусева-Оренбургского (1867, Оренбург-1963, Нью-Йорк). В ней он описал ужасы погромов на Украине. Книга была переиздана в Нью-Йорке в 1983 году в издательстве «Ладога», но не увидела свет в стране погромов. Украина была обагрена еврейской кровью. Заря жизни мамы была в кровавых полосах.
В начале двадцатых годов, а затем в начале тридцатых годов прошлого столетия на Украине был голод. В стране, одарённой плодородной почвой, нечего было есть. Семья мамы была бедной. Мой дедушка Яков Исаевич Хинчин был скромным служащим в конторе по лесозаготовкам, как и брат его жены, моей бабушки, Борис Осипович Поволоцкий. Семья испытывала нужду. В жизни моих родных было мало материи и много сознания. Моя бабушка Розалия Осиповна (Хана-Рейзл) Поволоцкая-Хинчин была женщиной властной, с железным характером, всегда несогласная с собеседником.
До войны мама с родителями и сестрой жила на Крещатике в коммунальной квартире. В 1937 году умер мой дед, и семья потеряла кормильца. В 1940 году мама вышла замуж за моего отца, тогда пятикурсника филологического факультета Киевского университета, у которого было два врождённых порока – порок сердца и еврейское происхождение. Из-за первого порока его не взяли в армию, из-за второго - он после войны не удержался на работе в Киевском университете.
На этом фото маме 31 год. Она со своим первым мужем Я. И. Гордоном, моим отцом.
Фото сделано за месяц до начала «космополитического» погрома, в результате
которого мамина сестра Л.Я. Хинчин и мой отец были уволены с работы,
заклеймены в газетах и на собраниях и изгнаны из Киева. Вместе с тётей
уехал и рояль, на котором играет мама...
Через год после женитьбы родителей нацисты вторглись на территорию СССР и начали бомбить Киев с первого дня войны. Моя тётя защищала диссертацию в Киевской консерватории 28-го июня 1941 года во время бомбёжек. В августе семья присоединилась к семье сестры моего деда, один из членов которой работал на военном заводе, и эвакуировалась на Урал. Моя тётя с мужем, работавшим на военном заводе, эвакуировалась в Куйбышев. В 1944 году после полуголодного существования в эвакуации семья вернулась в Киев. Дом на Крещатике был разрушен. В апреле 1944 года отец получил работу литературного сотрудника в отделе культуры газеты «Киевская правда». Родители поселились в двух комнатах в доме, где помещалась редакция газеты, на этаже над типографией. К родителям присоединилась моя бабушка и сестра мамы Лия с мужем Наумом Исааковичем Эбиным, инженером, учёным, кандидатом технических наук, талантливым человеком, блестящим лектором-популяризатором достижений науки и техники, работавшим также в обществе «Знание». Невзирая на развод с тётей и большую разницу в возрасте, Наум был моим большим другом, научившим меня любить классическую музыку, излучавшим знания по науке и технике и увлекавшимся историей еврейского народа, особенно его выдающихся учёных. Внезапная смерть Наума, моего единомышленника и любимого с детства человека, наступившая за полгода до репатриации в Израиль, потрясла меня и порвала главную человеческую нить, связывавшую с городом, где я родился и вырос.
Теснота в комнатах «Киевской правды» была невообразимая. В 1945 году отец прекратил работать в этой газете, и семья лишилась места жительства. К счастью, моя тётя получила три комнаты в коммунальной квартире в доме, построенном в конце девятнадцатого века, на Владимирской улице № 51, напротив Оперного театра.
Отец и мать посвятили жизнь литературе, мать – русской и украинской, отец – иностранной, преимущественно немецкой и французской. В 1949 году их семейную жизнь разрушило «дело космополитов», из-за которого отца уволили из Киевского университета и выслали из Киева, как и сестру мамы, Лию Яковлевну Хинчин, которую уволили из Киевской консерватории и вынудили покинуть Украину. Мама не могла последовать за отцом, ибо её мать смертельно заболела вследствие переживаний от преследований старшей дочери и мужа младшей. Бабушка медленно умирала. Супруги в течение двух лет проживали в разных городах. Их семейная жизнь прекратилась. Так преследования евреев советской властью разрушили брак моих родителей.
Музыкальный момент
Музыка была важной частью жизни семьи. Моя прабабушка, мамина бабушка Фаня Марковна Хинчин-Поволоцкая обладала прекрасным слухом и пела песни на идише. Бабушка тоже любила петь. Неудивительно, что дочери бабушки с детства учились музыке. Обе окончили музыкальную школу и училище, но мама бросила занятия музыкой, тогда как тётя стала музыкантом-профессионалом, первым заведующим кафедрой истории русской музыки и деканом вокального факультета Киевской консерватории. В нашем киевском доме большая часть жильцов были преподавателями консерватории и музыкальной десятилетки. Все они, включая их детей, играли и соревновались друг с другом. После космополитического 1949 года примерно треть евреев нашего музыкального дома была изгнана с работы и из Киева, в том числе и моя тётя, увезшая с собой рояль. Хотя у меня был абсолютный слух и вокальные данные, занятия музыкой из-за отсутствия музыкального инструмента в доме были для меня потеряны. Однако атмосфера любви к классической музыке сохранилась, став для меня компонентом духовной жизни. Наум был носителем музыкальной культуры и эрудитом в науке и технике. Почти каждая встреча с ним была рассказом о музыкальных произведениях и о судьбе учёных евреях. Может быть, тогда впервые у меня возникла мысль написать биографические очерки о еврейских учёных. Разговоры с Наумом были украшением моего детства и юности.
Еврейский детский сад
в годы после «культурной революции»
Когда мне было три года, мама отдала меня в еврейский частный детский сад Марьи Самойловны Кертман. В Киеве было несколько таких подпольных еврейских групп. Еврейские родители оберегали детей от свирепого киевского антисемитизма, отдавая их в детские группы, где были только евреи. Это было единственное место, где евреи имели преимущество и где не евреев дискриминировали: в садики принимали только евреев. Однако скрыться от антисемитизма в Киеве мне не удалось. В конце концов, покинув «гетто», я окунулся в жизнь без прикрас. Киев был не только столицей Украины, но и столицей антисемитизма союзного значения.
Фалик
Дружественным ко мне был лишь мир маминых друзей. В основном, они были евреями - археологи, врачи, музыканты, литераторы. До появления отчима я вращался в гуманитарных кругах. Все они померкли в сравнении с М. Ф. по интеллекту и умению мыслить. Он не только занимался со мной математикой и физикой. Он начал прививать мне любовь к еврейскому народу и нелюбовь к советской власти. Он учил меня драться, что было полезно, так как детство я проводил в драках, причины которых были нередко оскорбления антисемитов. Его наущения обычно совпадали с мнением его дяди Иона Дегена, который был младше племянника на семь лет. Ион был ещё более резким и волевым, чем отчим. Вся его жизнь была подвигом. В шестнадцать лет, обманув военкомат, он пошёл в армию, стал танковым асом, орденоносцем, был изранен с ног до головы. Не менее героической была служебная карьера Иона, который, будучи поликлиническим ортопедом, защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Ион был моим врачом, старался уберечь меня от неправильных диагнозов светил медицины. Он развивал во мне физическую силу, заставляя поднимать стул, держа его за ножку. Он начал свои уроки, когда мне было лет шесть. С детства помню его увлекательные рассказы. Много позже он стал писать хорошие рассказы, но тогда это были устные повествования. Ион всегда излучал энергию и стремление победить, что для еврея было весьма актуальным занятием. В 1944 году он написал знаменитое стихотворение «Мой товарищ». Его поэтика была насыщена военными испытаниями. Несмотря на близость и внутреннее сходство с отчимом (внешне они не были похожи), они нередко спорили. Ион вначале был верным сторонником советской власти. Отчим, а особенно его отец (ему я посвятил очерк «Пройдя по городу резни»), брат Иона Фалик, не одобрял подобных симпатий.
Маме 50 лет. Она на приёме со своим вторым мужем, членом-корреспондентом
Академии наук УССР М. Ф. Дейгеном, рядом с ним - академик АН УССР С. И. Пекар
После смерти отчима и отъезда Иона в Израиль в 1977 году выяснилось, что все мои кровные родственники, пережившие погромы, были против нашего отъезда. Мама была далека от национальной идеи и отрицательно отнеслась к репатриации: она опасалась за жизнь двух самых близких ей людей, двух военнообязанных – меня и моего маленького сына Ариэля. Единственным человеком, кроме Наума, одобрившим мой отъезд, был 87-летний Фалик, отец отчима и брат Иона. Когда мы уезжали в 1979 году, он благословил меня и сказал: «Шалом гадол ле Эрец Исраэль» («большой привет стране Израиля»).
Мама не поехала со мной. Кто бы на её месте не устремился за сыном и внуком, а предпочёл бы уход за отцом мужа? Она ухаживала за Фаликом до его смерти. Она пожертвовала двумя годами жизни и вместо воссоединения с сыном и внуком выполняла долг перед памятью мужа. Она была верным другом и скрасила Фалику последние месяцы его жизни. 21 декабря 1981 года она переехала в Израиль.
Планета Израиль
В отличие от меня, жившего Израилем и в Израиле задолго до переезда сюда, мама тяжело переживала свои первые шаги по еврейской земле и скучала по Киеву. В отношении к этому городу мы резко расходились: мама любила Киев, приезжала туда пять раз после переезда в Израиль, я Киев не любил. На время её тоска взяла тайм-аут, ибо в 1982 году началась Первая ливанская война, на которую я ушёл в первый же день. За сорок один день моего пребывания в Ливане мама временно забыла о Киеве. Следующий 1983 год прошёл под знаком ещё более опасной службы в Ливане. Мамина ностальгия временно прекращалась на период моих армейских отлучек.
Мы с мамой. Ей 69 лет, мне 40
В Израиле мама завела трёх подруг (двух - родом из Киева), с которыми устраивала кулинарные соревнования, неизменно выходя из них победительницей. Хотя она была человеком молчаливым и малообщительным, она устраивала приёмы и угощала в нашем доме многочисленных гостей из разных стран и городов. У нас ночевали многие и разные люди, по отношению к которым она проявляла неизменную заботу. Хотя она была сложным и властным человеком, она умела посмеяться над собой и не обижалась на мои многочисленные шуточные поэмы с критикой в её адрес. Она много читала, много гуляла, иногда по четыре часа в день, умела и любила плавать. До восьмидесяти одного года она заплывала в море до буйка. Она следила за собой, прекрасно выглядела. Никто не давал ей её годы. Мама была бесконечно предана нашей семье. Она работала ради нас по дому, не покладая рук. Ей ничего не было жалко для близких людей. Хотя она была жёстким и сложным человеком – ласки и нежности в наших отношениях не было - она была мне верным товарищем, на которого я опирался в сложные моменты жизни. Мать-друг – это больше, чем просто мать.
Мама помогает делать уроки моей дочери Дине. Маме 74 года, Дине 6 лет
В 1985 году родилась моя дочь Дина. Между мамой и моими детьми возникло отчуждение, ибо они жили в разных мирах. До рождения Дины мама делила свою любовь почти в равных долях между мной и моим сыном Ариэлем, с которым дружила в Киеве и в первые годы её жизни в Израиле. Потом сын стал отдаляться от неё. Это было несовпадение мировоззрений, культур, жизненного опыта и, возможно, духовных ценностей. Конфликт поколений проявился и в отношениях мамы с внучкой. Для Дины бабушка была инопланетянкой. Только в последние пять лет жизни мамы Дина стала сближаться с бабушкой, не из-за внезапно пришедшего взаимопонимания, а благодаря её чувству сострадания к слабым и нуждающимся в помощи. Бабушка из властной женщины с сильным характером, всегда имевшей своё мнение, превратилась в беззащитное существо, которому нужно было помогать и которого нужно было поддерживать. Отдаление от внуков ещё больше приблизило маму ко мне и к моей жене Инне. Все её друзья и подруги умерли, и единственной связью с прошлым и с настоящим, которая была ей необходима, оказались мы с Инной.
Инна была маминым постоянным другом, помощником и опорой. Она оказалась совершенно необычной невесткой. Инна познакомилась с мамой раньше, чем со мной. По ряду причин мама была крайне недовольна моим образом жизни и стремилась найти мне подходящую жену. Историю моей женитьбы можно прочесть на сайте «Мы здесь» в рассказе «Кандидатский экзамен, или Записки несостоявшегося музыканта». Инна была с мамой на «ты» и всегда говорила: «наша мама».
У мамы была неустойчивая походка, она часто падала, ломала руки и ноги, терпела сильную боль, но никогда не жаловалась. Она была мужественным человеком с редким порогом выносливости, чем вызывала большое уважение всех нас.
Старые друзья
Молодость – это самое правильное время искать старых друзей. Все последующие знакомства страдают нехваткой «стажа», совместно прожитого и пережитого прошлого. Мама, конечно, не могла простить Инне, что ей принадлежит такое большое место в жизни её сына и внуков, но в здравицах, которые она произносила в честь Инны, чувствовалось, как она рада близким отношениям с человеком такой высокой пробы, как её невестка. Мама была суровым, немногословным и жёстким человеком, но Инна, с которой она была знакома до меня и которую она усиленно «подсовывала» мне в жёны, была одной из самых больших удач в её жизни. Вот как мама описывает первую встречу с Инной: «… я вернулась в Киев (из Ростова-на-Дону от сестры, научного руководителя Инны – А. Г.) с отчётливым ощущением, что Инна – верный, надёжный человек, с которым, наверное, совместная жизнь должна сложиться хорошо».
Инна стала её верным другом, большим, чем подруги и друзья её молодости и зрелости. Когда Инне стукнул полтинник, мама сказала: «Инночка – редкий человек. В ней интересно сочетаются трезвый ум и горячее сердце. Она умеет дружить, и друзья очень любят её. Инна вообще очень хорошо, доброжелательно относится к людям. Она их не только слушает, но и слышит. А это не так часто бывает…Меньше всего подходит нам классификация по принятым признакам – свекровь-невестка».
Я часто бывал в заграничных командировках. Мама и Инна жили идеально, лучше, чем в моём присутствии, создававшем некую нагрузку в семейных отношениях. Инна не зря называла маму «нашей мамой». Она покупала свекрови всё нужное, предупреждала и выполняла её желания, заботилась и беспокоилась о ней постоянно, лучше иной дочери. Она разделяла мамины горести и радости. Первых становилось всё больше, а вторых - всё меньше. Старость – огромное испытание для человека, для силы его духа. Мама нашла в Инне друга, с которым «можно идти в разведку», в такую сложную и опасную экспедицию, как старость.
Когда маме исполнилось 90 лет, мои дети подарили ей кубок с гравировкой «Бабушке с любовью». До 91 года она держалась прекрасно, сохраняя красоту и светлый ум. Потом начался спад. Я не хотел, чтобы другие люди видели мамино падение. Кроме Инны и наших детей, больше её никто не видел. Я старался защитить и сохранить в памяти других её красивый и светлый облик. Вместе с мамой ушёл целый мир, который я пытаюсь восстановить, но безуспешно. Стало меньше света.
Количество обращений к статье - 1371Вернуться на главную Распечатать
Комментарии (20)
Ирэн,город Хайфа | 17.03.2013 14:45Дорогой Сашенька!Прочитала несколько раз твоё посвящение маме.Была так взволнована,что не сразу написала комментарий.Твоя уважаемая мама прожила долгую и интересную жизнь незаурядного человека.Иметь такого преданного и чуткого сына не всем дано в жизни.У Доры Яковлевны была семья,которую ей подарила невестка Инночка.Спасибо Инночке за изумительных внуков,которых она родила бабушке.Светлая и добрая память о Доре Яковлевне всегда будет в сердцах,кто её знал.А продолжение души твоей мамы,дорогой Саша,в тебе и твоих детях.Удачи,здоровья,благополучия и счастья всей семье Гордон.
Гость Аарон Хацкевич, NYC | 17.03.2013 10:33Дорогой Александр,
есть темы, за которые трудно взяться: любую неточную интонацию будет
невозможно себе простить. Вы взялись. Вы написали прекрасный, глубокий очерк о МАТЕРИ, осветили ушедшую жизнь и обогатили нас ее светом.
Да будет память о ней благословенна!
Спасибо.
Гость | 17.03.2013 00:34О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
___Не говори с тоской: их нет;
___Но с благодарностию: были.
Гость Ирина Лейшгольд | 16.03.2013 23:43С уходом родителей рвутся живые нити, связывающие нас с прошлым, с нашим детством, юностью. Настоящее становится прошлым, уходит в память, и если мы что-то забыли из того светлого мира, спросить не у кого. И становится темнее. Но Вы, Александр, смогли своим светом озарить и показать мир Вашей мамы, человека незаурядного.
Было очень интересно прочитать заметки такого же незаурядного сына о своей матери.
Ирина,
Беэр-Шева, Израиль
Александр Гордон, Хайфа | 16.03.2013 21:04Дорогим коллегам, друзьям и читателям огромная благодарность за сопережевание.
Гость Эстер Пастернак | 16.03.2013 20:10"
С Дорой Яковлевной мы познакомились вначале семидесятых, после первой Ливанской войны. Яркая, на всю жизнь запоминающаяся личность.
Светлая память.
Эстер и Зеев
Борис Левенберг | 15.03.2013 20:41Дорогой Саша!
С огромным волнением открыл и прочел твою статью о Доре Яковлевне светлой памяти.
Как и в твоих материалах о твоем отце и о твоей тете Лие Яковлевне Хинчин - это тот редкий творческий случай, когда всё сошлось вместе. Когда есть КОМУ писать и есть о КОМ писать.
Личности и миры всех троих огромны. Как и личность автора - Алекандра Гордона.
Испытал в потрясение. Спасибо тебе
Владимир Шапиро | 15.03.2013 11:57Дорогой Саша! Прежде всего примите глубокие соболезнования по поводу ухода из жизни самого близкого человека.
А еще я хочу сказать, что завидую вам, ведь вы всю жизнь были окружены близкими вам замечательными родственниками. С одним из них, Йоной Дегеном, мне приходилось встречаться, я читал его книги. Кроме того, что он героическая личность, он еще очень талантлив. Всех благ вам и вашей семье, Володя.
Гость Tara Levin, NY | 15.03.2013 07:36Дорогой Саша!
Все самые верные слова уже сказаны в комментариях...
Я не нашла лучших.
Кого из поэтов Пушкинской поры цитирую по памяти, признаться, не помню.
О милых спутниках, которые наш свет
Cвоей душой для нас животворили,
Не говори с тоской: "Их нет."
Но с благодарностию: "Были!"
Вы сын - достойный такой МАМЫ!
Гость | 15.03.2013 05:47Моё глубокое сочувствие, Александр, в том числе за "русскую Маньчжурию". Ваш друг и коллега Иванов-Ардашев.
Валерий,Германия | 14.03.2013 22:06Дорогой Александр! Хочется сказать что-то очень важное, но щемит сердце и горько на душе. Ваш рассказ о маме тронул во мне то, о чем и я часто думаю, так как наши ситуации очень похожи...Единственным утешением может стать только мысль о том, что Вы не предали маму и сделали для нее максимально возможное...
Разделяю Вашу скорбь.
Гость Фаина | 14.03.2013 21:15Читала Ваши воспоминания о своей Матери, дорогой Александр, и думала: в какое трудное время пришлось прожить свою жизнь нашим родителям, что только пришлось им ипытать - погромы, голод, антисемитские изгнания из родного города, эвакуацию, ужасный быт коммунальных квартир и т.д. И всё вынесли,всё пережили, при этом оставались глубоко порядочными, интеллигентными людьми, сумевшими воспитать прекрасных детей. Благодарная память о такой замечательной Матери пусть сохраняется у Ваших детей, внуков, правнуков...
Лариса | 14.03.2013 20:57Сплав таланта и большой души, боль утраты и гордость за самого родного человека, все это делает еще один очерк Александра особенно пронзительным.
Марк Фукс, Израиль | 14.03.2013 18:15А.Я!
Я знал, что Вы напишете эти воспоминания, более того я уверен, что они давно сложились в Вашем сознании, и Вам осталось только записать и опубликовать их.
В тяжкие дни Шивы, когда, сколько бы не добры и участливы были бы к тебе близкие и окружающие, ты остаешься наедине со своей памятью и словно в кино прокручиваешь ту часть своей жизни, которую тебя сопровождала любовь и забота матери.
До момента ухода матери, как бы ты ни был самостоятелен и самодостаточен, ты продолжаешь оставаться ребенком, тебе есть к кому мысленно апеллировать, ждать поддержки и прощения за грехи, даже если ты его и не заслуживаешь. Мама все поймет, оценит и рассудит…
Потеря невосполнима.
М.Ф.
Гость Давид Гарбар | 14.03.2013 18:10Дорогой Александр Яковлевич!
Вы замечательно написали о своей маме. Пусть земля ей будет пухом. И Ваша память.
Больше не знаю, что написать. Да и нужно ли.
Слёзы наворачиваются на глаза.
Дай Б-г здоровья и сил Вам и Инне Сергеевне.
Alex from Kiev | 14.03.2013 18:09Дорогой Саша! Какое чудесное эссе о маме, сделанное аналитиком, хотя вместе с тем и любящим сыном. Очень грустно, что мы погружаемся в старость. Моя наступила давно, а у Саши её приход задержала мама. Пока она жила, он был ребенком. Желаю семье Гордонов счастья. В первую очередь, внуков.
Любовь Гиль | 14.03.2013 17:36Дорогой Александр!
Ваш трогательный рассказ переполнен чувствами благодарности, любви, и в то же время горькими чувствами утраты очень близкого, родного человека, Вашей МАМЫ.
Мы, Ваши читатели и почитатели, получили возможность прикоснуться к истории Вашего рода,
Вашей семьи, к духовно близким ей друзьям.
Пусть Ваши дети и все последующие поколения продолжают традиции Вашей необыкновенной семьи.
Элиэзер М. Рабинович | 14.03.2013 17:25Замечательная дань замечательной жизни.
Наум Вольпе, Харьков | 14.03.2013 12:54Очень проникновенный, шемящий душу рассказ. С возрастом особенно остро ощущается потребность быть рядом с родителями, к сожалению, уже ушедшими от нас.
С их смертью уходит эпоха и часть нашей души и жизни. Желаю, Александр Яковлевич, продолжать Вашей семье сохранять традицию преемственности и родовой памяти.Ваши воспоминания обладают большой обобщающей силой и эмоционально волнуют. Спасибо, удачи!
Иосиф | 14.03.2013 11:30Дорогой Александр! Это потрясающе нежные и яркие слова о матери. Спасибо за то, что напомнили многим из нас о памяти поколений, о самых родных и близких, которых уж нет рядом с нами. Вы поистине смогли "защитить и сохранить в памяти других ее красивый и светлый облик". Пусть Ваш сын тоже будет таким...
Страницы:
1, 2 След.
* - Комментарий будет виден после проверки модератором.
